ЦАРЬ ‒ ЭТО СИМВОЛ РОССИИ, РУССКОГО ЧЕЛОВЕКА!
КОНТАКТЫ
|
ОБЩЕСТВО ПАМЯТИ СВЯТЫХ ЦАРСТВЕННЫХ МУЧЕНИКОВ И АННЫ ТАНЕЕВОЙ В ФИНЛЯНДИИ RY.
|
ЦАРЬ ‒ ЭТО СИМВОЛ РОССИИ, РУССКОГО ЧЕЛОВЕКА! КОНТАКТЫ |
PYHÄT KEISARILLISET MARTTYYRIT JA ANNA TANEEVA SUOMESSA MUISTOYHDISTYS RY.
|
|
БЕЗКРОВНАЯ МУЧЕНИЦА. АННА ТАНЕЕВА (МОН. МАРИЯ) 
Январь 1957 года, Хельсинки Царская Семья, их верные слуги и те, кто в настоящее богоборческое, исповедническое время мужественно стоит на стороне Царя, отстаивает их чистоту и непорочность, кто твёрдо стоит за возрождение Самодержавия - будут победителями зла и в его лице - антихриста. Терпение, любовь, молитва и победа будет за нами. Кто может быть против нас, если с нами Бог! Нас Господь побуждает к безбоязненному исповеданию Истины. «Всякого, кто исповедает Меня перед людьми, того исповедаю и Я перед Отцом Моим Небесным; а кто отречется от Меня перед людьми, отрекусь от того и Я перед Отцом Моим Небесным» (Мф.10:32-33). Избранная Крестоносица После Февральской революции, 3 апреля (21 марта) 1917 года Анну Александровну, больную корью с сухим правосторонним плевритом по доносу Дворцовой прислуги арестовал Керенский, и её доставили в Трубецкой бастион прямо с постели. «Черная, безпросветная скорбь и отчаяние. /.../ Жизнь наша была медленной смертной казнью. /…/ Какое страданье, Боже, что свои так поступают со мною, всю жизнь служила людям, забывая себя; убиваюсь от горя. /…/ Милый папа, помоги мне не роптать; в сущности, так мало молюсь, слишком большое страдание -- думаю, что и страдание есть, в свою очередь, молитва, верю, что каждый вздох слышит Бог; но так ужасно нестерпимо выносить зло, когда сама старалась всю жизнь делать добро. /…/ Я так измучилась, исстрадалась, что почти нет сил. …Только один Милосердный Бог может поддержать. На Него уповаю и стараюсь верить, что Он не оставит ни вас, моих дорогих [родителей], ни меня. …Только бы сохранить веру, что Господь не забыл. /…/ Да я уже все положила на волю Божию, стараюсь ничего не ожидать. Бог сильнее и справедливее людей, и мне кажется, что многие забывают [это]. Надеюсь, что меня освободят, но, дорогая, поверь, я еле жива, — мне говорили, что я долго жить не буду, а сейчас сердце еле работает, так расшатало, отекли ноги, да страдаю до изнеможенья день и ночь, и вообще живу только сегодняшним днем. Живу уже долго так, не надеясь даже на завтра, — что завтра. Не могу говорить скоро или долго, когда не знаю, проживу ли до вечера, — вот отчего у меня такой страх здесь умереть. Зачем они тянут, теперь все кончено, даже было напечатано в газетах; для меня же каждый день — год. Я уверена, что они видят, что все невиновны, и постепенно всех освободят. Ужасно только то, что они тянут. Повторяю, только бы выйти живой. На все Господь — как Он захочет». Следователь Руднев писал: «Ее чисто Христианское всепрощение в отношении тех, от кого ей пришлось пережить в стенах Петропавловской крепости... это издевательство стражи, выразившееся в плевании в лицо, снимании с нее одежды и белья, сопровождавшемся битьем по лицу и другим частям тела... Нужно отметить, что обо всех издевательствах я узнал не от неё, а от её матери... Вырубова подтвердила всё с удивительной незлобивостью, объяснив: «Они не виноваты -- не ведают, что творят». При этом она просила следователя не наказывать виновных, чтобы не усугубить её положения». Распространенная в России, как и Финляндии, ложь о том, что она «наложница Царя и Распутина, виновница гибели России», крепко сидела в умах людей. Казалось бы, при таких обвинениях невозможно было остаться живой и тем более освободится из крепости. Но все же, милостью Божией, Анне Александровне удалось выйти из тюремного заключения, хотя и ненадолго. По приказу Керенского 24 августа 1917 года Анну Александровну высылают в Финляндию. «К ночи мы подъехали к Гельсингфорсу. Всех остальных спутников Антонов отправил под конвоем, мне же и сестре [милосердия, прим. Л.Х.] он сказал, что проведет нас в лазарет, находившийся на станции. От слабости и волнения я не могла держаться на ногах, санитары на носилках понесли меня на пятый этаж. Но пробыть ей в лазарете пришлось всего полчаса. Матросы, похожие на разбойников, со штыками на винтовках, делегаты из комитета, требовали, чтобы её перевезли на «Полярную Звезду» к остальным заключенным. Испуганная и слабая, я спустилась вниз на костылях среди возбужденной толпы матросов. Антонов шел возле меня, все время их уговаривая. Самое же страшное было, когда мы вышли на площадь перед вокзалом. Тысяч шестнадцать народу — и надо было среди них дойти до автомобиля. Ужасно слышать безумные крики людей, требующих вашей крови... Но Господь чудом спас меня. Я же была уверена, что меня растерзают, и чувствовала себя, как заяц, загнанный собаками... Антонов вел меня под руку, призывая их к спокойствию, умоляя, уговаривая... Все это было делом нескольких минут, но никогда в жизни их не забуду. Нас поместили в трюм. Никогда не забуду первой ночи. У наших дверей поставили караул с «Петропавловска», те же матросы с лезвиями на винтовках, и всю ночь разговор между ними шел о том, каким образом с нами покончить, как меня перерезать вдоль и поперек, чтобы потом выбросить через люк, и с кого начать — с женщин или со стариков. Под крики ораторов Центробалта сидели мы, ожидая нашей участи. /…/ Большой опасности мы подвергались при смене караула, пока не назначили комиссара наблюдать за солдатами. По ночам они напивались пьяными и галдели так, что никто из нас не мог спать. Караульным начальником был офицер, а также его помощник. Эти юные офицеры боялись солдат больше нас, так как солдаты грозили покончить с ними самосудом. Один из них, посмелей, раза два спас нам жизнь, уговорив солдат, когда они решили с нами покончить. Газеты были полны решениями полковых и судовых комитетов, и все приговаривали меня к смертной казни. Все нервничали, и все приходили ко мне за успокоением и уверяли меня, что если бы не я, то никому не сдобровать». Анне Александровне и на этот раз милостью Божией удалось избежать смерти. «Я думала, какими только путями Богу угодно вести меня этот год, и через кого только не спасал меня от гибели». Осенью 1919 года я большевиками на время была освобождена из тюрьмы. Все последнее время тоска и вечный страх не покидали меня; в эту ночь я видела о. Иоанна Кронштадтского во сне. Он сказал мне: «Не бойся! Я все время с тобой!». Большевики в 1919 году в пятый раз арестовывают Анну Александровну. «Белые войска подходили все ближе, — говорили, что они уже в Гатчине. Была слышна бомбардировка. Высшие члены чрезвычайки нервничали. Разные слухи приносили к нам в камеру: то что всех заключенных расстреляют, то что увезут в Вологду. Внизу в кухне коммунары обучались строю и уходили «на фронт», так что стражу заменили солдатами и рабочими из Кронштадта. В воздухе чувствовалось приближение чего-то ужасного. Раз как-то ночью вернулась финка с работы, и я слышала, как она шепнула мою фамилию своей подруге, но видя, что я не сплю, замолчала. Я поняла, что меня ожидает самое ужасное, и вся похолодела, но молилась всю эту ночь Богу еще раз спасти меня. /…/ Вошли два солдата, схватили меня. Но я просила их оставить меня и, связав свой узелок, открыла свое маленькое Евангелие. Взгляд упал на 6 стих 3 главы от Луки: «И узрит всякая плоть спасение Божие». Луч надежды сверкнул в измученном сердце. Мы вышли на Невский; сияло солнце, было 2 часа дня. Сели в трамвай. Публика сочувственно осматривала меня. Кто-то сказал: «Арестованная, куда везут?» — «В Москву», — ответил солдат. «Не может быть — поезда туда не ходят с вчерашнего дня». Около меня я узнала знакомую барышню. Я сказала ей, что, вероятно, меня ведут на расстрел, передала ей один браслет, прося отдать матери. Мы вышли на Михайловской площади, чтобы переменить трамвай, и здесь случилось то, что читатель может назвать, как хочет, но что я называю чудом. Трамвай, на который мы должны были пересесть, где-то задержался, не то мосты были разведены или по какой-либо другой причине, но трамвай задержался, и большая толпа народа ожидала. Стояла и я со своим солдатом, но через несколько минут ему надоело ждать и, сказав подождать одну минуточку, пока он посмотрит, где же наш трамвай, он отбежал направо. В эту минуту ко мне сперва подошел офицер Саперного полка, которому я когда-то помогла, спросил, узнаю ли его и, вынув 500 рублей, сунул мне в руку, говоря, что деньги мне могут пригодиться. Я сняла второй браслет и передала ему, сказав то же, что сказала барышне. В это время ко мне подошла быстрыми шагами одна из женщин, с которой я часто вместе молилась на Карповке: она была одна из домашних о. Иоанна Кронштадтского. «Не давайтесь в руки врагам, — сказала она, — идите, я молюсь. Батюшка Отец Иоанн спасет Вас». Меня точно кто-то толкнул; ковыляя со своей палочкой, я пошла по Михайловской улице (узелок мой остался у солдата), напрягая последние силы и громко взывая: «Господи, спаси меня! Батюшка отец Иоанн, спаси меня!». Дошла до Невского — трамваев нет. Вбежать ли в часовню? Не смею. Перешла улицу и пошла по Перинной линии, оглядываясь. Вижу — солдат бежит за мной. Ну, думаю, кончено. Я прислонилась к дому, ожидая. Солдат, добежав, свернул на Екатерининский канал. Был ли этот или другой, не знаю. Я же пошла по Чернышеву переулку. Силы стали слабеть, мне казалось, что еще немножко, и я упаду. Шапочка с головы свалилась, волосы упали, прохожие оглядывались на меня, вероятно, принимая за безумную. Я дошла до Загородного. На углу стоял извозчик. Я подбежала к нему, но он закачал головой. «Занят». Тогда я показала ему 500-рублевую бумажку, которую держала в левой руке. «Садись», — крикнул он. Я дала адрес друзей за Петроградом. Умоляла ехать скорей, так как у меня умирает мать, а сама я из больницы. После некоторого времени, которое казалось мне вечностью, мы подъехали к калитке их дома. Я позвонила и свалилась в глубоком обмороке...». Анне Александровне удалось избежать расстрела. Находясь в розыске, меняя места проживания, в ежедневном страхе смерти она жила более года. «...Как загнанный зверь, я пряталась то в одном темном углу, то в другом... В черном платке, с мешком в руках, я ходила от знакомых к знакомым. Постучав, спрашивала, как и каждый раз: «Я ушла из тюрьмы, примете ли меня?». Четыре дня провела в монастыре у старицы, которую раньше знала. /…/ Помню, как она наклонилась, тронув рукой пол, говоря, что она кланяется не мне, а Богу, который сотворил такое чудо, потом раскрыла мне свои объятья». «/…/ Как-то раз я сидела в комнатке, голодная и одинокая. Нервничала как всегда, прислушиваясь к каждому звуку; вокруг бушевала буря и снежные хлопья со свистом кружились у окна. Вдруг я слышу сильный стук внизу у двери. Я сбежала вниз и с замиранием сердца спросила: кто идет? Но ответа не было, а стук повторился. Тогда с молитвой и страхом я отперла дверь. У дверей — никого. Навстречу неслись в вихре и падали снежинки... Но вот вижу, что кто-то вдали пробирается по тропинке между елок к нашему дому. /…/Узнаю маленькую дочку моего друга, одиннадцатилетнюю Олю. «Ты ведь стучала», — возразила я. «Нет, я иду с большой дороги. Мама посылает вам супу и кашу. Как я рада, что я нашла вас...». Кто же стучал? Был ли то ветер? Ни раньше, ни потом этот стук не повторялся. Кто верует в Промысел Божий, который нас ограждает во все минуты нашей жизни, тот поймет, может быть, как и я, что Ангел-хранитель этой маленькой доброй девочки помог ей найти меня, а меня Господь не оставил голодной». «/… / Я каждую ночь ложилась, думая, что эта ночь моя последняя на земле. Столько было критических моментов: и обыски, и встречи, но Бог все время чудесно хранил меня по молитвам моих родителей и многих дорогих и близких. /…/ Почти год скиталась я, никем не узнанная, у добрых людей до отъезда за границу». Анна Александровна по настоянию родственников решилась с матерью покинуть Родину. 10 января (28 декабря ст. ст.) 1921 года двое финнов на санях по льду переправили их на финский берег. Отправилась Анна Александровна «босиком, в рваном пальтишке». «/…/ Услыхав ровный стук, они [финны], обернулись со словами «погоня», но после мы узнали, что звук этот производил ледокол «Ермак», который шел, прорезывая лед, за нами. Мы проехали последними...». Из письма Государыни Александры Фёдоровны к Анне Александровне. 6(19) апреля 1918 года: «Твой Крестный путь принесет тебе Небесные награды, родная, там будешь по воздуху ходить, окруженная розами и лилиями. Душа выросла - то, что раньше стоило тебе один день мучения, теперь год терпишь, и силы не ослабли. Через Крест - к Славе, все слёзы, тобою пролитые, блестят, как алмазы, на ризе Божией Матери; ничего не теряется; за все твои мучения и испытания Бог тебя особенно благословит и наградит. «Кто душу свою положит за друзей своих». Да, моя маленькая мученица, это все в пользу тебе. Бог попустил эту страшную клевету, мучения - физические и моральные, которые ты перенесла. Мы никогда не сможем отблагодарить за всё, лишь в молитвах, чтобы Он и впредь тебя сохранил и охранял от всего. Дорога к Нему одна, но в этой одной - масса других и все стремимся дойти до пристани спасенья и к Вечному свету. А те, кто по стопам Спасителя идут, те больше страдают». Из воспоминаний С.В. Маркова «Покинутая Царская семья»: «Мы, Русские люди, вольно или невольно оставившие на произвол судьбы Семью наших Венценосцев, должны преклониться перед образом этой больной физически женщины, подвергшейся истязаниям и надругательствам, но ни на одну минуту не забывшей Семьи своих Царственных Друзей, для Которой она отдала свои последние силы, не словом, а делом помогая Им в изгнании. За 12 лет близости своей к Императорскому Дому, отдав все свои силы, все свое разумение превыше всего на свете любимой Государыне, подвергаясь за эти долгие годы неслыханной клевете, обвиненная в чудовищных преступлениях, истерзанная физически и душевно своими палачами-тюремщиками, она и теперь не оставлена в покое людской подлостью и завистью! С Крестом в сердце и молитвой на устах, голодная, в нищенских лохмотьях, босая в зимнюю стужу, она и вдали от несчастной, поруганной Родины не нашла желанного покоя!». Подготовила Людмила Хухтиниеми. «Анна Вырубова – фрейлина Государыни». СПБ, 2012 г. Российский период жизни. |