ЦАРЬ ‒ ЭТО СИМВОЛ РОССИИ, РУССКОГО ЧЕЛОВЕКА!
КОНТАКТЫ
|
ОБЩЕСТВО ПАМЯТИ СВЯТЫХ ЦАРСТВЕННЫХ МУЧЕНИКОВ И АННЫ ТАНЕЕВОЙ В ФИНЛЯНДИИ RY.
|
ЦАРЬ ‒ ЭТО СИМВОЛ РОССИИ, РУССКОГО ЧЕЛОВЕКА! КОНТАКТЫ |
PYHÄT KEISARILLISET MARTTYYRIT JA ANNA TANEEVA SUOMESSA MUISTOYHDISTYS RY.
|
|
Цесаревич Николай и Принцесса Аликс. 1894 г У Государя была поразительная память на лица и имена. Спустя годы он помнил свою встречу с человеком и мог связать это с событием или делом, в связи с которым он его встречал. Рассказы Государя о своих путешествиях включали много деталей, и к их интересному изложению добавлялась пленительная манера Государя рассказывать. Государь был музыкальным, но он был того мнения, что для того, чтобы музыка доставляла наслаждение, она должна быть совершенной и ее доза должна быть умеренной. Иногда Великие Княжны играли со мной в четыре руки любимые Государем 5-ю и 6-ю симфонии Чайковского. Помню, как тихонько за нами открывалась дверь и, осторожно ступая по мягкому ковру, входил Государь; мы замечали его присутствие по запаху папиросы. Стоя за нами, он слушал несколько минут и потом так же тихо уходил к себе. Осенью [1910 г.] Их Величества уехали в Наугейм, надеясь, что пребывание там восстановит здоровье Государыни. В день их отъезда из Петергофа погода стояла холодная и дождливая. Их Величества отъезжали из России в удрученном настроении, озабоченные серьезным состоянием здоровья Императрицы. Государь говорил: «Я готов сесть в тюрьму, лишь бы Ее Величество была здорова!». И все слуги разделяли безпокойство о ее здоровье; они стояли на лестнице, и Их Величества, проходя, с ними прощались: все целовали Государя в плечо, а Государыне руку. Раз как-то приехал в Гомбург Государь с двумя старшими Великими Княжнами; дали знать, чтобы я их встретила. Мы более часу гуляли по городу. Государь не без удовольствия рассматривал выставленные в окнах магазинов вещи. Вскоре, однако, нас обнаружила полиция; откуда-то взялся фотограф, и в скором времени снятая им с нас фотография появилась на страницах журнала «Die Woche». После оказии с фотографом Государь поспешил уехать; идя переулком по направлению к парку, мы столкнулись с почтовым экипажем, с которого неожиданно свалился на мостовую ящик. Государь сейчас же сошел с панели, поднял с дороги тяжелый ящик и подал почтовому служащему; тот едва его поблагодарил. На мое замечание, зачем он изволил безпокоиться, Государь ответил: «Чем выше человек, тем скорее он должен помогать всем и никогда в обращении не напоминать своего положения; такими должны быть и мои дети!». «Охрана» была одним из тех неизбежных зол, которые окружали Их Величества. Государыня в особенности тяготилась и протестовала против этой «охраны»; она говорила, что Государь и она хуже пленников; но почему-то Их Величества не могли выйти из этого тяжелого положения, вероятно, другие заботы были слишком велики, чтобы уделять время на этот предмет. За свою жизнь они никогда не страшились, и за все годы я ни разу не слышала с их стороны разговора о каких-либо опасениях. Каждый шаг Их Величеств записывался, подслушивались даже разговоры по телефону. Ничто не доставляло Их Величествам большего удовольствия, как «надуть» полицию; когда удавалось избегнуть слежки, пройти или проехать там, где их не ожидали, они радовались, как школьники! При посещении Государем в 1915 году, в военное время Хельсинки, с внешней стороны железнодорожного вокзала и на перроне была огорожена канатом территория, чтобы толпа не смогла приблизиться слишком близко к Государю. Государю это не понравилось, и он приказал немедленно убрать канаты, чтобы у людей была возможность подойти настолько близко, насколько они пожелают. Жизнь Их Величеств была безоблачным счастьем взаимной безграничной любви. За 12 лет я никогда не слыхала ни одного громкого слова между ними, ни разу не видала их даже сколько-нибудь раздраженными друг против друга. Государь называл Ее Величество «Sunny» (Солнышко). Приходя в ее комнату, он отдыхал, и Боже сохрани какие-нибудь разговоры о политике или о делах. Одно из самых светлых воспоминаний — это уютные вечера, когда Государь бывал менее занят и приходил читать вслух Толстого, Тургенева, Чехова и т. д. Он любил гуманистическую литературу, Гоголь был его любимым писателем. Государь читал необычайно хорошо, внятно, не торопясь, и это очень любил. Последние годы его забавляли рассказы Аверченко и Теффи, отвлекая на несколько минут его воображение от злободневных забот. В домашней обстановке, часто после вечернего чая, Государь рассказывал о путешествиях, которые он совершал, будучи молодым. Он много путешествовал как по Европе, так и за ее пределами. Сколько писалось и говорилось о характере Их Величеств, но правды еще никто не сказал. Государь и Государыня были, во-первых, люди, а людям свойственны ошибки, и в характере каждого человека есть хорошие и дурные стороны. Государя рассердить было труднее, но когда он сердился, то как бы переставал замечать человека, и гнев его проходил гораздо медленнее. От природы он был добрейший человек: «L`Empereur est essentiellement bon», — говорил мой отец. В нем не было ни честолюбия, ни тщеславия, а проявлялась огромная нравственная выдержка, которая могла казаться людям, не знающим его, равнодушием. С другой стороны, он был настолько скрытен, что многие считали его неискренним. Государь обладал тонким умом, не без хитрости, но в то же самое время он доверял всем. Неудивительно, что к нему подходили люди, мало достойные его доверия. Как мало пользовался он своей властью, и как легко было бы в самом начале остановить клевету на Государыню! Государь же говорил: «Никто из благородных людей не может верить или обращать внимание на подобную пошлость», — не сознавая, что так мало было благородных людей. Отношения членов Царской семьи между собой были самыми наилучшими, какими только могут быть. В годы, что я жила среди них, я не слышала ни разу плохого слова в обращении. Случалось, иногда Государь вскрикнет: «Анастасия!» или «Алексей!» строже, чем обычно, слегка ударяя пальцем о стол, когда дети слишком расшалятся. Государь очень любил Государыню, но видел ее в течение дня мало. Выражение лица Государя всегда становилось радостным и нежным, когда он входил в ее комнату перед утренней или вечерней прогулкой. Я знаю, что родственники неоднократно затевали интриги и пытались развести счастливых супругов и заставить Государя полюбить какую-нибудь молодую красавицу из тех, с которыми они знакомили его для соблазна. Они пытались испортить отношения Царской Четы, полагая, что Государыня имеет неблагоприятное воздействие на своего супруга. Я помню услышанный мною разговор двух господ из окружения Государя о замысле склонить Государя к неверности. Но Государь был тверд характером и не поддался хитроумным интригам. Также и во Дворце были дамы, которые пытались навязывать Государю свою кампанию. Сколько бы раз в день я ни видела Государя, а во время путешествий и в Ливадии я видела его целыми днями, я никогда за 12 лет не могла настолько привыкнуть, чтобы не замечать его присутствие. В нем было что-то такое, что заставляло никогда не забывать, что он Царь, несмотря на его скромность и ласковое обращение. К сожалению, он не пользовался своей обаятельностью; люди, предубежденные против него, и те при первом взгляде Государя чувствовали присутствие Царя и бывали сразу им очарованы. Я помню прием в Ливадии земских деятелей Таврической губернии, когда два типа до прихода Государя подчеркивали свое неуважение к моменту, хихикали, перешептывались, — и как они вытянулись, когда подошел к ним Государь, а уходя — расплакались. Говорили, что и рука злодеев не подымалась против него, когда они становились лицом к лицу перед Государем. Особенно в моей памяти запечатлелся удивительно глубокий и сердечный взгляд и его красивые, сияющие добротой глаза. К тому пример: еще за годы до революции на крейсер «Рюрик» был взят некий матрос, который был революционером и поклялся, что убьет Государя. Он уже было поднял свое оружие, но когда его взгляд встретился с взглядом Государя, оружие упало из его руки, он сдался и признался во всем. Подготовила Людмила Хухтиниеми. По воспоминаниям А.А. Танеевой (мон. Марии). |