ПАНИХИДА
У МОГИЛЫ
АННЫ АЛЕКСАНДРОВНЫ
ТАНЕЕВОЙ В
ДЕНЬ ПАМЯТИ
НОВОМУЧЕНИКОВ
И
ИСПОВЕДНИКОВ
РОССИЙСКИХ В XX
веке
Российская
Церковь
вошла в
страшный период
мученичества. Сотни
эпископов,
тысячи
священнослужителей,
сотни тысяч
православных
мирян неожиданно
оказались
вдруг в
эпохе
христианских
гонений. Жертвой
этих
гонений
стал Царь
Николай II со своей
Августейшей
семьѐй. Не
избежала
этого и
фрейлина
Государыни,
Анна Александровна
Танеева-Вырубова.
Вот как
пишет она о
том времени,
которое
сама
испытала, в книге
своих
первых
воспоминаний
«Страницы моей
жизни»: «22
сентября
вечером я
пошла на лекцию
в одну из
отдалѐнных
церквей и
осталась
ночевать у
друзей, так
как идти
пешком
домой
вечером
было и
далеко, и
опасно. Всѐ последнее
время тоска
и вечны
страх не покидал
меня; в эту
ночь я
видела о.
Иоанна Кронштадтского
во сне. Он
сказал мне:
«Не бойся, я
все время с
тобой!». Я
решила
поехать
прямо от
друзей к
ранней обедне
на Карповку
и,
причастившись
Святых
Христовых
Таин, вернулась
домой.
Удивилась,
найдя дверь
чѐрного
хода
запертой.
Когда я
позвонила,
мне открыла
мать, вся в
слезах, и с
ней два
солдата,
приехавшие
взять меня
на
Гороховую.
Оказывается,
они
приехали
ночью и
оставили в
квартире
засаду. Мать
уже уложила
пакетик с
бельѐм и
хлебом, и нам
ещѐ раз
пришлось
проститься
с матерью,
полагая, что
это наше
последнее
прощание на
земле, так
как они говорили,
что берут
меня как
заложницу
за наступление
Белой армии. …В
женской камере
меня
поместили у
окна. Над
крышей
виднелся
золотой
купол
Исаакиевского
собора. День
и ночь
окружѐнная
адом, я
смотрела и
молилась на
этот купол. Комната
наша была
полна; около
меня помещалась
белокурая
барышня
финка,
которую арестовали
за попытку
уехать в
Финляндию.
Она служила
теперьмашинисткой
в
чрезвычайке
и по ночам
работала:
составляла
списки
арестованных
и поэтому
заранее
знала об
участи
многих.
Староста,
девушка с
обстриженными
волосами,
находилась четыре
месяца на
Гороховой;
она
храбрилась,
пела, курила,
важничала,
что ходит
разговаривать
с членами
«комиссии», но
нервничала
накануне
тех дней,
когда
отправлялся
пароход в Кронштадт
увозить
несчастных
жертв на
расстрел.
Тогда
исчезали
группами
арестованные
с вечера на
утро.
Слышала, как
комендант Гороховой,
огромный
молодой
эстонец
Бозе кричал
своей жене
по телефону:
«Сегодня я везу
рябчиков в
Кронштадт,
вернусь
завтра». Когда
нас гнали
вниз за
кипятком
или в уборную,
мы
проходили
около сырых,
тѐмных
одиночных
камер, где
показывались
измученные
лица
молодых
людей, с виду
офицеров.
Камеры эти
пустели
чаще других,
и
вспоминались
со страхом
слова
следователя:
«Наша
политика –
уничтожение». …Белые
войска
подходили
всѐ ближе –
говорили,
что они уже в
Гатчине.
Была слышна
бомбардировка. Высшие
члены чрезвычайки
нервничали.
Разные
слухи
приносили
нам в камеру:
то – что всех
заключѐнных
расстреляют,
то – что
увезут в
Вологду. В
воздухе
чувствовалось
приближение
чего-то ужасного.
Как-то раз
вернулась
финка с
работы, и я
слышала, как
она шепнула
мою фамилию
своей
подруге, но
видя, что я не
сплю,
замолчала. Я
поняла, что
меня
ожидает
самое
ужасное, и
вся
похолодела,
но молилась
всю эту ночь
Богу ещѐ раз
спасти меня. Накануне,
когда меня
погнали за
кипятком с другими
заключѐнными,
я стояла,
ожидая свою
очередь. Огромный
куб в тѐмной
комнате у
лестницы день
и ночь
нагревался
сторожихой,
которая с
малыми
ребятами
помещалась
за перегородкой
этого же
помещения.
Помню
бледные лица
этих
ребятишек,
которые
выглядывали
на заключѐнных,
и среди них
мальчик лет
12-ти, худенький,
болезненный,
который
укачивал
сестрѐнку.
Помню, как я в
порыве
душевной
муки и ожидания
подошла к
нему,
приласкала,
спросив:
«Выпустят ли
меня?», - веря,
что Бог
близок к детям
и, особенно к
таким,
которые по
Его воле
«нищие духом».
Он поднял на
меня ясные
глазки,
сказав: «Если
Бог простит –
выпустят,
если нет, то
не выпустят», -
и стал напевать.
Слова эти
среди
холода
тюрьмы меня
глубоко
поразили:
каждое
слово в
тюрьме
переживаешь
вообще
очень
глубоко. Но в
эту минуту
слова эти
научили
меняво всех
случаях
испытаний и
горя, прежде
всего, просить
прощения у
Бога, и я
повторяла:
«Господи, прости
меня!», стоя на
коленях,
когда все
спали. «Менабде
на волю,
Вырубова в
Москву», - так
крикнул
начальник
комиссаров,
входя к нам в
камеру
утром 7-го
октября. Ночью
у меня
сделалось
сильное
кровотечение;
староста и
доктор
пробовали
протестовать
против
распоряжения,
но он
повторил:
«Если не идѐт,
берите еѐ
силой». Вошли
два солдата, схватили
меня. Но
я просила их
оставить
меня и,
связав свой
узелок,
открыла
свое маленькое
Евангелие.
Взгляд упал
на 6 стих 3 главы
от Луки: «…И
узрит
всякая
плоть
спасение Божие».
Луч надежды
сверкнул в
измученном
сердце. Меня
торопили,
говорили,
что сперва поведут
на
Шпалерную, а
потом в
Вологду… Но, я знала,
куда меня
вели. «Не
можем же мы с
ней
возиться», -
сказал
комиссар
старосте. В
камере
шумели,
некоторые
женщины
кинулись
прощаться,
особенно же
вопила
староверка.
В дверях я
столкнулась
с Княгиней
Белосельской
(Базилевская),
которая
отвернулась
от меня. Мы
прошли все
посты. Внизу маленький
солдат
сказал
большому: «Не
стоит тебе
идти, я один
отведу;
видишь, она
еле ходит, да
и вообще всѐ
скоро будет
покончено». И
правда, я еле
держалась
на ногах,
истекая кровью.
Молодой
солдат с
радостью
убежал. Мы
вышли на
Невский
проспект;
сияло солнце,
было 2 часа
дня. Сели в
трамвай.
Публика
сочувственно
осматривала
меня. Кто-то
сказал:
«Арестованная,
куда везут?». «В
Москву», - ответил
солдат. «Не
может быть –
поезда туда
не ходят со
вчерашнего
дня». Около
меня я узнала
знакомую
барышню. Я
сказала ей,
что,
вероятно
мен ведут на
расстрел, передала
ей один
браслет,
прося
отдать матери.
Мы вышли на
Михайловской
площади,
чтобы переменить
трамвай, и
здесь
случилось
то, что
читатель
может
назвать как
хочет, но что я
называю
чудом». За
любовь и
преданность
семье
Помазанника
Божия
Господь хранил
Анну
Александровну
на всех
путях еѐ. Чудом,
избежав
смерти, она
до
концасвоей
жизни
хранила
горячую
любовь к
Царской
семье.
Согреваемая
и
укрепляемая
этой
любовью, живя
в Финляндии,
приняв
тайный
монашеский
постриг с
именем
Мария, Анна
Александровна
написала
две книги
воспоминаний
о Царе Николае
II, Царице
Александре
Фѐдоровне и
их детях, о себе,
а также о
событиях
тех дней и
людях, принимавших
участие в
этих
событиях.
Книги воспоминаний
обращены,
прежде
всего, к нам,
русским
людям,
которых так
горячо любил
наш
Батюшка-Царь
и за которых
он принѐс себя
вместе со
своей
семьей в
жертву Богу. 10.02.2008. Людмила.
Хухтиниеми. Фото А.
Хухтиниеми. |